Левые и феминизм, или Социально-пацанский переворот

Елена Георгиевская

О сексизме в левых кругах сказано уже немало, но, судя по обилию мизогиничных комментариев в любом левацком паблике и конфликтах в активистских кругах, недостаточно.

Этим летом один молодой московский анархист спросил у меня, почему девушки намного реже принимают участие в левацких акциях, чем парни. Я ответила что, что обычно в таких случаях отвечают: у девочек с детства отбивают естественный интерес к политике.

Да, совершенно естественный: подростку любопытно, как устроено государство, законам которого он/-а, по мнению давящих взрослых, должен/должна подчиняться; если правила не устраивают, он/-а ищет лазейки и методы противодействия. Допустим, одна молодая женщина конвертировала нерастраченный потенциал политикессы в интриги, превратившие женский коллектив в патриархальный змеёвник. Другая протестует против собственных детей, закатывая им истерики по любому поводу. Третья (ну, не третья — десятая) отмахнётся от мужерабской пропаганды, прочитает Ленина и Троцкого — или Фуко и Дебора — и решит, как завещала известная группа, «заниматься политической борьбой».

Жила-была девочка. Однажды — это было в Питере девяностых — она увидела на столбе объявление некоей «рабочей ячейки». Ребята собирались в подвале, по адресу, которого девочка сейчас не вспомнит. Один из выступающих сказал, что хочет бить витрины и не работать, а другой — что надо бороться против буржуев, мы же не бабы какие-нибудь. И против баб надо бороться, они природные мещанки. Девочка развернулась и ушла. А ещё с ней на одном курсе учился панк-анархист, ненавидевший евреев, но это другая история.

«Девяностые, — возразил мне на это знакомый, — годы афганского героина, люди тогда чушь пороли и с ума сходили пачками. Сейчас молодёжь другая».

Он имел в виду: молодёжь разобралась, что феминистки — это не чудовища, кастрирующие мальчиков в песочницах. Действительно, мужчин, поддерживающих эквалистские идеи, стало больше, но если бы сексизм исчез, в феминизме тоже не осталось бы надобности.

Недавняя история с Анной Шатовой выявила множество юных сексистов, называющих себя леваками. Они оставляют в пабликах вроде «Подслушано у левых» стандартные комментарии:

«Женщинам надо проще относиться к уличным приставаниям, не кричать о насилии».

«Девочка сама виновата, знала, куда шла».

Что характерно, тот же левак, что призывает нас не бояться уличных знакомств и обижается на девушек, которые отказываются идти с первым встречным бухать, обвиняет Шатову в недостойном поведении.

Или другой юноша — 20 лет, считает себя марксистом, в активистской деятельности не замечен. Если не знает, сколько лет женщине, которая с ним переписывается, то автоматически предполагает, что она глупенькая малолетка, и разговаривает снисходительно-покровительственным тоном. Историю и теорию феминизма не учил, но имеет о женском движении своё высокое мнение:

«Почему нормальные левые девушки — не феминистки? Только феминистки орут о правах, которых у них никто не отнимает. Это из-за невостребованности мужчинами».

Я ответила в его же стилистике:

«Почему нормальные рабочие и офисные служащие — не левые? Только левые орут о капитализме, безработице и коррупции, хотя их права никто не нарушает. Это из-за невостребованности работодателями».

Антифеминистские взгляды марксистов-ленинистов не удивляют. Коммунисты старого закала ностальгируют по советскому строю, при котором женщина отрабатывала вторую смену у плиты и при этом считала, что все права у неё есть — она же работает, ей даже разрешили планировать семейный бюджет. Фактически пресловутый советский матриархат выглядит как работа экономки при барине, но сексистам невыгодно разрушать миф об ужасных жёнах, отбирающих зарплату.

Бывает и по-другому: мой родственник, стабильно голосовавший за КПРФ и пытавшийся возродить в школе, которой руководил, пионерскую организацию, считал женщин не способными грамотно распоряжаться бюджетом. Девочка, заявлял он, должна хорошо учиться и не думать о мальчиках до совершеннолетия. Но если она успевала по математике лучше одноклассников или перевыполняла нормативы по физкультуре, её следовало поставить на место. Школьница или студентка обязана носить юбку, «потому что так надо», а любые самостоятельные решения учениц клеймились как «отсебятина» и «попытки выделиться». Работа по дому одобрялась, при условии, что это репродуктивный труд, а не ремонт бытовой техники. Такого же мнения придерживались и другие знакомые коммунисты.

Как отмечает Хайди Хартманн, «женский вопрос» никогда не был «феминистским вопросом». Марксистский анализ «женского вопроса» рассматривает угнетение женщин «в связи с отношением (или недостаточным отношением) к производству. Определяя женщин как часть рабочего класса, этот способ анализа постоянно подчиняет вопрос об отношении женщин к мужчинам вопросу об отношении рабочих к капиталу» ¹. Прочитав статью «Несчастливый брак феминизма с марксизмом», я спросила у одного марксиста: хорошо, мы рассматриваем только права работников, безотносительно пола, но тогда от нас ускользает проблема 465 запрещённых профессий для женщин в России, 74 — в Беларуси ² и около 900 — в Украине ³.

«Это специфические женские проблемы, они меня не касаются», — сказал мне марксист, который за пару дней до этого жаловался на чрезмерную эмансипацию: женщины, мол, сами не идут работать грузчиками и шахтёрами, но говорят о каком-то ущемлении.

Как может называть себя борцом за пролетариат человек, не знающий, что многие рабочие профессии для женщин запрещены, понятия не имеющий, что за разрешённую чёрную работу мы получаем вдвое-втрое меньше, чем мужчина-пролетарий на заводе? Он просто не знал, что такое труд уборщицы, и думал, что это так же просто, как домашняя уборка. Почему домашняя уборка проста? Женщины же слабый пол, а значит, их труд — для слабых, и он им не в тягость. (Стоит ли добавлять, что этот мужчина не мог самостоятельно сварить суп и погладить брюки.)

Ладно, это нелибертарные левые, а как насчёт либертариев? Одна сентенция подписчика маскулистского паблика показалась знакомой сразу нескольким людям:

«Все встанет на свои места, когда мы поймём, что феминизм — не идеология равенства и даже не идеология женского превосходства. Это “классовая” идеология, фокусирующаяся на продвижении интересов женщин как соц. группы. В этом нет ничего плохого но… Борьба одних за свои интересы может сильно перекосить баланс сил, если она не встречает на своем пути естественного сопротивления от отстаивания своих интересов другой группой. Действие должно быть равно противодействию» ⁴. (При перепечатке я исправила ошибки борца, а то глазам было больно. — Е.Г.)

Конечно, это похоже на рассуждения анархиста Михаила Магида (Шрайбмана) о буржуазном движении, нарушающем права мужчин, только товарищ Магид в заметке «Против феминизма» зашёл ещё дальше:

«Феминизм есть борьба за создание специфических женских пространств, свободных от мужчин и постоянно расширяющихся». Это, по сути, характеристика сепаратистского направления феминизма, которую автор почему-то распространяет на женское движение в целом. Дальше идёт откровенное передёргивание:

«С нашей точки зрения подобная позиция опасна. За исключением отдельных случаев (собрание женщин, подвергшихся насилию, или обсуждающих какие-то специфические женские проблемы), феминистки демонстрируют тот же способ решения общественных вопросов, что и расисты, националисты, фашисты. Все эти течения выступают за сегрегацию — принудительное отделение какой-либо группы населения от другой, и гегемонию (господство) своей группы над другими. В случае феминисток господство проявляется в постоянном выискивании у оппонента “мужского шовинизма”, стремлении занять привилегированные позиции в обществе и социальных движениях путем выбивания различных квот, руководящих постов, а так же путем дискредитации критиков как “сексистов”.

Не случайно такие крупные революционные деятели, как Эмма Гольдман и Роза Люксембург относились к феминизму критически» ⁵.

Жаль, что многолетнее изучение левой теории не помогает некоторым мужчинам различать сепарацию и сегрегацию, а называть анархо-феминистку Гольдман антифеминисткой — всё равно что Зерзана сторонником урбанизации. Гнев угнетённых на угнетателей неизменно трактуется Магидом как воля к господству, что само по себе комично.

В отличие от Магида, ветеран анархистского движения Влад Тупикин причисляет себя к профеминистам, но по известным лишь ему причинам упрекает товарищек за то, что они на митинге шли в феминистской колонне, а не анархистской ⁶. То есть для феминистки зазорно идти в феминистской колонне?

Юношество не отстаёт от ветеранов. Эта пародия на анархо-мачистский дискурс, затеянная неизвестным энтузиастом, не слишком отличается от оригиналов:

«Итак, на грядущем первомайском шествии все ровные пацаны пойдут отдельным блоком! Бабы, жопотрахи, защитники хомячков и негров не допускаются! Очевидно, что этот прогрессивный шаг лишь первая ласточка долгожданного социально-пацанского поворота в анархо-движении!» ⁷.

…А теперь представьте девочку лет шестнадцати-восемнадцати, которая хочет в политическую борьбу. 2014 год, не 1999 — год афганского героина, как мы помним.
Девочка заходит русскоязычную анархо-панковскую группу. Какая-нибудь композиция ВИА ‘Terror’ – тысячи их, о том, как здорово грабить буржуев и насиловать гламурных баб. Кто-то послушала и закрыла паблик навсегда. Другая девушка подумала: я не гламурная, это не про меня. Открыла местное отделение «Критической Массы». В профайлах большинства мужчин-участников боянистые цитаты вроде «Женщины бывают ой какие дурочки и ужас какие дуры».

Если Критмасса проводится в областном городе — вероятно, что треть или четверть участников окажутся наци: им просто по приколу велоспорт, а мясо некоторые из них не едят «по ведическим соображениям»; к женщинам они относятся понятно как. Отказать этим парням в участии неудобно. Во-первых, народа для масштабного перекрытия проезжей части и так не набирается. Во-вторых, а вдруг они перекуются. И т. д., и т. п.

А потом девочка подписывается на другие левацкие паблики и читает там про «самадуравиновата» и «феминизм буржуазен». А потом, может быть, влюбляется в молодого анархиста и слышит от него: «Меня не интересует феминистский дискурс, а убирает дома тот, кому больше надо. Мне — не надо» и «Про насилие говорят только феминаци».

Мне не восемнадцать лет, но я тоже не хочу вступать в сообщество, активисты которого кричат про чурок, понаехавших в город N, педерастов, оттесняющих от власти нормальных мужиков, и женщин, которым место на кухне. Слышать от левака то же, что от конформиста, неприятно вдвойне. Поэтому женщин на мероприятиях меньше, чем мужчин, и для очередного провокатора это повод написать: «Ну, не интересует женщин политика! И загонять женский элемент насильно в парламент и во власть – это все равно, что разжижать Академию наук рабочими – чтобы те защищали в науке «свои интересы» ⁸.

Мы каждый день переживаем предательство «своих». Создаётся впечатление, что им нужно не либертарное общество, а та же Россия или другое патриархальное государство, только с зарплатами повыше, налогами пониже и без религиозной пропаганды, а свой комплекс власти они проецируют на феминисток. Не на конкретных женщин, по инерции воссоздающих в сетевом комьюнити маскулинную иерархическую модель, а на феминисток вообще.

Анархо-мачист — не анархист, потому что анархист не нуждается в социальной иерархии. Но модель «белый гетеросексуальный мужчина и мир, который вращается вокруг него» такая привычная, так трудно отказаться от неё и выйти из зоны комфорта, — а ведь это был бы по-настоящему крутой протест.