Полиамория, старость и болезнь: что мешает новой модели отношений?

Елена Георгиевская

О плюсах полиамории написано уже много, а последнее время в либертарных кругах иногда обсуждаются её минусы. Посмотрим, так ли они страшны.

Некоторые респонденты предполагают, что полиамория — для очень молодых людей, которым некуда девать энергию, а в зрелом возрасте на первый план выходят работа, творчество, быт и т.д., и времени на дополнительные связи нет. А другие говорят, что о пожилых полиаморах не найти информации.

На самом деле эта информация доступна, к примеру, в воспоминаниях о Сартре и Симоне де Бовуар. Если кому-то не хочется читать книгу Эммы Голдман «Проживая свою жизнь» в оригинале — сейчас, благодаря группе товарищей, можно ознакомиться с первыми двумя томами этой автобиографии на бумаге и прочитать часть третьего на сайте emmagoldman.noblogs.org.

Идеальной картины мы не увидим. Вот несколько эпизодов, героям которым уже под сорок или за сорок. Эмма встречается с христианским анархистом Беном Рейтманом, которому религиозные убеждения почему-то не мешают заводить множество женщин. Она понимает, что впервые за долгое время ревнует мужчину к другим связям, хотя в молодости не придавала подобным инцидентам серьёзного значения и даже жила с двумя партнёрами в одной квартире. Вскоре из тюрьмы освобождается другой её любовник, Александр Беркман. Эмма не упоминает, что у Рейтмана и Беркмана были какие-то вопросы друг к другу: сложившуюся ситуацию они воспринимали так, будто она в порядке вещей. Перед выходом Беркмана из тюрьмы Эмма разрывает отношения ещё с одним любовником, годящимся ей в сыновья: «Слишком большая разница в возрасте, мировоззрении и мышлении постепенно ослабили нашу связь. Дэн был ординарным американским студентом. Ни в идеях, ни во взглядах на общественные ценности мы не имели почти ничего общего. Нашей жизни не хватало вдохновения, совпадения целей и замыслов. Время шло, и становилось все более очевидно, что наши отношения больше не могут продолжаться».

Беркман, как ясно из последующего текста, страдает не столько от примитивной ревности ко второму любовнику, сколько от депрессии и социофобии. Его психика сломлена тюрьмой: «Годы одиночного заключения превратили для него близость другого человека в пытку… Его мучил… контраст между грёзами 1892 года и моей реальностью 1906 года».

Связи на стороне не мешают Эмме заботиться о Беркмане: она пишет, что готовила его любимые блюда еврейской кухни, чтобы он быстрее пришёл в себя, и все знакомые хвалили её кулинарный талант.

Однако Беркмана смущает, что девушка двадцати с небольшим лет, которую он помнил, стала зрелой состоявшейся личностью с собственным мнением, и он «чувствует себя вольготнее, когда Эммы нет рядом». Он заводит отношения с Бекки Эдельсон, девушкой из околоанархистских кругов, и нарушает неписаные правила полиамории — сообщать о новой связи «основной» партнёрше: «Я лелеяла надежду, что однажды он научится понимать мою жизнь, узнает, что моя любовь к другим мужчинам не изменила любви к нему, и былая страсть разгорится снова. Было больно видеть, что новая любовь, которая пришла к Саше, полностью исключала меня. Сердце восставало против этой жестокости, но я знала, что не имею права жаловаться. Пока я познавала жизнь со всеми ее взлетами и падениями, Саша был лишен ее. За четырнадцать лет он изголодался по тому, что может дать молодость и любовь. Теперь все это он получил от Бекки, столь пылкой и благоговейной, какой только может быть страстная девушка пятнадцати лет. Саша был на два года моложе меня, ему было тридцать шесть, но четырнадцать лет он не жил в полном смысле и в отношениях с женщинами остался таким же молодым и наивным, каким был в двадцать один. Естественно, что его больше привлекала Бекки, чем тридцативосьмилетняя дама, которая прожила более интенсивную и разнообразную жизнь, чем любая женщина вдвое старше нее. Я видела все это ясно, и в то же время мне было грустно, что он ищет в ребенке того, чего зрелость и опыт могут дать больше во сто крат».

Эти инциденты типичны и для некоторых взрослых полиаморов нашего времени. Что касается отхода личных отношений на второй план — зрелые люди зачастую потому не рассказывают подробностей о своей личной жизни и не обсуждают параллельные связи публично, что отношения уже не стоят для них во главе угла. Вопрос: «Почему нет пожилых полиаморов?» — напоминает заметку на российском сайте «Макспарк». Комментарии там очень характерны для россиян-имперцев: «А как же СПИД?» (псевдомоногамные мужья, ходящие к проституткам, успешно заражают жён и детей СПИДом, но об этом никто не упоминает); «Ни одного взрослого выражения лица»; «Дегенераты» (на фотографии — вполне обычные люди, и если разместить этот снимок на другом ресурсе с подписью: «Православные активисты», — реакция консерваторов будет иной). Возможно, кто-то из комментаторов всё же видел старых полиаморов. Впрочем, провинциальный пенсионер, который открыто ходит от одной немолодой женщины к другой, чтобы обе его кормили, себя полиамором обычно не называет — он не знает этого слова.

Также знаю случай, когда селянка встречалась одновременно с пожилым женатым кавказским предпринимателем из райцентра и своим кузеном, аргументируя тем, что «двоюродный брат — это несерьёзно: считай, ничего нет». Деревня в некоторых отношениях поразительно — не прогрессивна, прогресс и российское село — вещи несочетаемые, — но «природно», хтонически проста. Жёны переехавших в Россию мусульман часто настолько забиты, что, прекрасно зная, с кем мужья встречаются, не предъявляют никаких претензий; не предъявляла и эта женщина. Предприниматель также знал о кузене, но не возражал, мол, у немусульман свои  правила, да и жениться на русской он не собирается. Это спокойно обсуждала вся округа и сами фигуранты.

Вернёмся к нехватке времени. Во-первых, эта жалоба напоминает пресловутое: «Нет времени и денег на спортзал», — от нестоличных жителей. В Замкадье полно спортзалов, стоящих от полутора-двух тысяч рублей в месяц (а в Украине есть залы, стоящие примерно столько же в гривнах), и если мужчина станет меньше пить, а женщина — есть меньше сладостей и не покупать на распродаже очередную кофточку, которую всё равно не наденет, — хватит минимум на четыре занятия в месяц. Если реже смотреть сериалы, которые та же самая жалующаяся публика называет «тупыми», освободится ещё несколько часов в неделю. Дилетантские занятия в качалке — это не программирование с нуля, не изучение невменной нотной системы и не компаративистика, чтобы отожрать уйму времени, обессилив человека. То же самое — с полиаморными связями: либо они не особо нужны говорящему,  либо это человек, не умеющий грамотно распоряжаться временем.

Во-вторых, поражает, что на выстраивание сложных многоходовок с тайными любовниками и любовницами, на актёрскую игру, благодаря которой супруг(-а) может годами ни о чём не догадываться, на организацию секретных встреч у людей время и силы находятся, а на полиаморию, которая «технически проще»,  — нет. К тому же, не всегда два партнёра отнимают больше времени, чем один: бывает, что на одного тратишь больше, чем в прошлом — на двоих.

Дело, очевидно, в ригидности человеческой психики, откате назад — от юношеских экспериментов к унылым семейным трусам, — или неготовности принять новый формат отношений. Проще врать, юлить, загонять себя и близких в невроз, но не выходить в пространство правды, находя новые поводы для сексуального консерватизма.

Удивляет и вывод некоторых дискутантов: «Если я постарел или заболел, я не гожусь для полиамории, потому что не могу рассчитывать на уход». Те же спорящие говорят, что традиционные брачные модели нарабатывались веками, а с новыми ничего не понятно.

Откуда такие странные мысли?

Всё, что выходит за рамки моногамных гетероотношений, от гетеросексуальных отношений с  более чем одним партнёром до БДСМ и однополого секса, постсоветское коллективное бессознательное запихивает в коробку с надписью: «Это для стильных, модных, молодёжных, а мне уже 28 (35, 45)».

Вторая причина — некоторых новая ролевая модель полностью дезориентирует. Казалось бы, Эмме Голдман в начале XX века ничто не мешало понимать: я встречаюсь с двумя мужчинами, значит, буду заботиться и о том, и о другом — готовить для них, выслушивать, и они тоже должны заботиться обо мне (Рейтман не занимался бытом, но в обмен на то, что эти проблемы брала на себя Эмма, финансировал её проекты). А кому-то в XXI веке что-то мешает. Это могут быть умные, состоявшиеся в своей профессиональной сфере люди, просто находящиеся в состоянии длительного стресса, уставшие от разочарований.

Среди противников полиамории встречаются индивиды, движимые  корыстью: «Я привык, что сначала мать, потом жена пашет на меня 24/7, а тут женщина заведёт себе второго партнёра, и на меня останется только 12 часов!»; «Вторая партнёрша тоже родит, и моему ребёнку муж будет давать меньше денег». Чайлдфри в этом плане проще. Я никогда не сидела в полиаморных тематических интернет-группах именно потому, что там часто обсуждается, «как распределить время на всех детей», «как объяснить детям», «что делать, если мужчина решил завести ребёнка с N», — а для меня эти проблемы неактуальны. Зато  проблему мне когда-то создал сорокапятилетний мужчина, привыкший в типичном советском браке бесконечно лгать. Такие люди по инерции лгут, даже оказавшись после развода в открытых отношениях. По опыту могу сказать, что удобнее встречаться с мужчинами, родившимися ближе к 1990 году, хотя некоторые из них могут неосознанно копировать патриархального отца.

Есть и такой лайфхак: если встречаешься с красивым, но недалёким парнем просто ради секса, вышеупомянутая «нехватка времени» — отличный способ не позволить ему сесть тебе на шею. «Ты ведь понимаешь, у меня есть ещё девушка, я не могу для тебя каждый день готовить, как твоя мама». Потом, когда парень окончательно надоест, его можно вежливо слить под предлогом, что нашёлся ещё один юноша, которому ты всё-таки будешь «готовить, как его мама» (на самом деле нет). Хотя лучше найти товарища по идее и учить его варить суп.