Озимандия
Недавно я прочитала «Секс-войны» Лизы Дагган и Нэн Хантер и «Играя шлюху» Мелиссы Джиры Грант, обе книги заставили меня серьёзно задуматься.
Одной из самых тяжёлых форм сексизма в отношении белых женщин среднего и высшего класса была их пьедестализация. В XIX веке женщине запрещались: голосование, чтобы она не замучила себя политикой, сексуальная свобода, чтобы она не утратила свою драгоценную чистоту, внедомная работа, чтобы жена не перестала быть домашним ангелом, нравящимся мужу. В 1980-х годах Нэн Хантер и Сильвия Лоу в письме против попытки феминисток продвинуть антипорно-закон привели несколько примеров пьедестализации женщин в XX веке и вреда, который она принесла:
«Законы, регулирующие сексуальную активность, традиционно основывались на двухэтапном половом стандарте, который предполагал, что женщины деликатны, что добровольное половое сношение при определённых обстоятельствах способно принести им вред и что они могут быть серьезно травмированы как словами, так и действиями. В законе также упоминается, что, несмотря на деликатность большинства женщин, есть класс женщин, обладающих меньшей чувствительностью либо недостойных защиты. [Что касается мужской сексуальности, тут всё было наоборот: в основе закона лежало] представление о том, что агрессивными сексуальными желаниями обладают только мужчины [и], следовательно, они обязаны сдерживаться… Детальность и комплексность [таких] законов свидетельствует о том, что мужчины считаются по признаку пола практически невменяемыми.
См.: К. Дэвидсон, Р. Гинзберг, Х. Кей, «Половая дискриминация» (1-е издание — 1974).
Например, общественный закон о клевете предусматривает, что «если женщину на словах признали опороченной, доказывать нанесённый ей ущерб не обязательно…». Такое правило никогда не применялось к мужчине, поскольку его сексуальная репутация не столь важна».
В современном мире склонность превозносить женщину плохо влияет на женские когнитивные способности, мужчины, которые поставили женщин на пьедестал, обычно обвиняют жертв изнасилования в отказе от стандартов «правильного» поведения; а люди, ставящие женщин на пьедестал, с большей вероятностью считают, что у женщин нет права на сексуальную автономию, то есть права заговаривать с людьми о сексе или инициировать секс — выбрано всего три исследования.
Пьедестализация — один из основных способов укрепления сексизма в нашем обществе. В конце концов, каждый признаёт, что стереотип: «Женщины должны сидеть дома и заботиться о детях, потому что они слишком капризны и эмоциональны для работы», – это дерьмо, но никуда не делось другое представление: «Женщины должны сидеть дома и заботиться о детях, потому что у женщин особый эмоциональный склад личности, подходящий для общения с детьми, а материнство – самая важная работа в мире. «Игра на улице — это для мальчиков», – говорит в фильме оголтелый сексист, но фраза: «Маленькие девочки такие вежливые и ответственные, не такие шумные и безразличные к другим, как маленькие мальчики», — выходит из уст самой ярой феминистки. «Этим занимаются преимущественно женщины, потому что такая работа не требует высокой ответственности», немыслимо, а «эти профессии доминируют среди женщин, потому что женщины хорошо ухаживают за другими» — рутинное наблюдение.
Разве это сексизм? Это же так мило!
Конечно, не все женщины обладают особой эмоциональной связью с детьми или умеют заботиться, и не все маленькие девочки добры и вежливы. Я заметила, что люди применяют к женщинами, не находящимися на пьедестале, два клише. Во-первых, они могут решить, что женщин обманули, например: злые мужчины заставили их делать то, что они не хотят. Во-вторых, они могут решить, что эти женщины вовсе не чистые прекрасные ангелы, а, напротив, существа злые и отвратительные. В реальности превозношение женщин сильно коррелирует с их деградацией как на культурном, так и на индивидуальном уровне. Сначала это может показаться странным: разве можно одновременно считать, что женщины — и утончённые высокоморальные существа, ради которых мужчины должны приносить жертвы, и ужасные распущенные стервы? Ну, видимо, они верят, что это не одни и те же женщины.
Подумайте о классическом Хорошем Парне™. (Не путать с мужчинами, невезучими в личной жизни и называющими себя Хорошими Парнями™, поскольку это заставляет феминисток чувствовать себя достаточно дискомфортно, чтобы признать, что они [феминистки] напрасно обвиняют некоторых не сделавших ничего плохого людей.) Ему часто приписывают посягательства на женские тела, но, по-моему, всё обычно не так. Вместо этого классический Хороший Парень™ начинает с пьедестализации женщин: «Женщины — замечательные люди, чей выбор основан только на принципах морали и нравственности. Всё, что мне нужно, — это быть достаточно самоотверженным и рыцарственным, и я найду подругу». Если этого не произойдёт, перед ним два пути. Во-первых, он может обратиться к прежней стратегии и стать классическим Рыцарем На Белом Коне: «Очевидно, те парни, которые трахают её и никогда не звонят, не достойны её, и я должен спасти её от этих злодеев». Во-вторых, он может стать классическим Хорошим Парнем™, выбрав вторую стратегию: «Иногда женщины встречают горячих парней, которые с ними грубы! Должно быть, потому, что они намеренно ищут грубости, а не потому, что их, как и мужчин, иногда очаровывают красивые лица. Сука».
Итак, как это связано с секс-работой?
В 1910 году был принят закон Манна, который запрещал межгосударственную транспортировку «любой женщины или девушки с целью проституции, или разврата, или любой иной аморальной цели». Вот его краткое изложение в письме Лоу и Хантер:
«Закон Манна схож с предпосылками, лежащими в основе этого [антипорнографического] постановления: он подразумевает, что женщины от природы были целомудренными и добродетельными, и что ни одна женщина не стала бы шлюхой, если бы её перед этим не изнасиловали, не соблазнили, не напали на неё или не бросили её. [В рамках закона] представление о проститутке… это образ одинокой и запутавшейся женщины. …[Его сторонники] утверждали, что проститутки были пассивными жертвами общественного неравенства и человеческой жестокости… [Его] концепция женской слабости и мужского господства не оставляла места для предположений, что проститутки могли сознательно выбирать такую деятельность.
См. Акт о трафике белых рабов: историческое влияние уголовного права на женщин, 1984.
Наглядный пример пьедестализации женщин, который вполне ощутимо вредит секс-работницам. Тем не менее, закон Манна получил неожиданный результат:
«Много лет спустя толкование и использование [этого] закона резко поменялось и привело к наказанию за добровольные «аморальные» действия, даже если участвующие не пытались коммерциализировать секс или извлечь из него выгоду.
См. Каминетти против Соединённых Штатов, 1917, Кливленд против Соединённых Штатов, 1946.
Термин «прочие аморальные действия» был применён к поступкам разных людей: женщины, которая уехала в другое государство работать хористкой в театре, где предавалась курению, пьянству и богохульству; зубного врача, который встретил в соседнем государстве свою молодую любовницу и снял гостиничный номер на двоих, чтобы обсудить с ней её беременность; студента и студентки пуэрториканского университета, которые занялись сексом, когда возвращались домой со свидания; а также мужчины и женщины, которые четыре года жили вместе и путешествовали по стране как муж и жена, а мужчина торговал ценными бумагами.
Попытки общества «защитить» целомудрие женщин посредством уголовного и гражданского законодательства привели к ограничению сексуальной свободы женщин, свободы публично обсуждать сексуальность и защищать себя от риска беременности. Эти запретительные ограничения усилили разделение гендерных ролей, которое на протяжении многих веков угнетало женщин».
Закон, первоначально принятый для «спасения» секс-работниц, продолжал снисходительно «спасать» всех женщин, которые никогда не занимались секс-работой, но поступали не так, как должны были поступать хорошие девушки. Стигма против секс-работниц была взята на вооружение, чтобы полиция следила за поведением женщин, никогда не занимавшихся секс-работой.
В книге «Играя шлюху» Мелисса Джира Грант красноречиво пишет о том, как стигма «шлюхи» вредит всем женщинам:
«Стигма шлюхи, — заявляет Гейл Фитерсон в эссе 1996 года «Проституционная призма», — придаёт женщине не только женственности как таковой, но и незаконной, запретной женственности. Иначе говоря, чтобы получить ярлык «шлюхи», надо, прежде всего, быть женщиной, но это никогда не бывает единственной причиной для ярлыка». Секс-работницы, наряду со множеством людей, не занимающихся секс-работой, подвергаются стигме за нарушение того, что Джилл Нэгл называет «принудительной добродетелью». Это вариация «принудительной гетеросексуальности» (определение Адриенн Рич), из-за которой лесбиянки приобретают невидимость. Стигма шлюхи, пишет Нэгл, «заставляет не только быть добродетельной, но и казаться». Как и в случае принудительной гетеросексуальности, принудительная добродетель заключается не только в создании поведенческих стратегий (грёбаные мужчины, надо быть хорошей девочкой из-за них), но и в создании системы общественного контроля (карающей квиров, сажающей шлюх в тюрьму). «На самом деле не обязательно быть шлюхой, чтобы страдать от наказания или стигмы шлюхи», – пишет Нэгл. Говоря о стигме шлюхи, мы предлагаем способы борьбы с ней: продвигать принцип разных ценностей, развивать женскую солидарность в секс-бизнесе и вне его».
Я считаю аналогию с принудительной гетеросексуальностью превосходной. Хотя принудительная гетеросексуальность с огромной силой давит на ЛГБТ+-людей, она, по очевидным причинам, затрагивает всех. В оригинальном эссе Рич «принудительная гетеросексуальность» приобретает широкий смысл, выходящий за рамки наказания за лесбийский секс. Она включает в себя буквальные принудительные браки, в которые вступают насильники и где женщины не имеют другого выбора, кроме как заниматься сексом с этими насильниками. Она включает в себя десексуализацию женщин за пределами гетеросексуальности, в масштабе от отрицания сексуальности нищенок и женщин, не получивших полового воспитания, до предотвращения мастурбации, фрейдистского возвышения вагинального оргазма над клиторальным и буквального обрезания женских гениталий. Она включает в себя ограничение возможности жить собственной, отдельной от мужчин, жизнью, с помощью критики «старых дев» или обесценивания их карьеры. Она включает идеализацию гетеросексуальной романтической любви как конечной цели и самой большой радости в жизни.
Конечно, мы это видим, поскольку гетеросексуально большинство людей — большинство женщин, на долю которых выпадают принудительные браки, плохой секс, идея о том, что гетеросексуальный роман является целью жизни, и т. д. на самом деле гетеросексуальны. Их жизнь в корне определяется принудительной гетеросексуальностью, хотя они и так гетеросексуальны.
Таким образом, многие женщины, в основном, живут по правилам принудительной добродетели, даже если не являются и никогда не являлись секс-работницами. «Добродетель» здесь относится не к морали, а к относительно ограниченному списку проблем, в основном, связанных с наркотиками и сексом. Запреты со времён закона Манна немного ослабли: добродетельная женщина, вероятно, занимается сексом до брака (хотя ни в коем случае не с нелюбимым человеком) и почти наверняка употребляет алкоголь (хотя не выпивает лишнего и не принимает запрещённые наркотики). О добродетели говорят в связи с конкретными сексуальными практиками, в частности: анал — это непорядочно, групповой секс — непорядочно, BDSM — определённо непорядочно.
Конечно, принудительная добродетель тесно связана с принудительной гетеросексуальностью. Отрицание сексуальности женщин за пределами гетеросексуальности зачастую оправдывают опасением, что сексуальная свобода превратит женщин в шлюх или проституток (многие не улавливают разницы между этими понятиями). Ограничение женских возможностей, как и в случае с законом Манна, часто основано на одном и том же страхе. А валоризованная гетеросексуальная романтическая любовь – это добродетельная любовь: без измен и совершенно без коммерческих аспектов. (Даже героиня «Красотки» уходит из секс-работы, встретив своего мужчину.)
Не говорить о «шлюхофобии» — к несчастью, означает упустить из зоны внимания тех, кто пострадал больше всего. Мелисса Джира Грант пишет:
«Эхо популяризации стигмы шлюхи сейчас присутствует в более мягкой форме — как «слатшейминг». Что, однако, мы потеряли при переходе от стигмы шлюхи к слатшеймингу — из центра внимания исчезают люди, больше всего пострадавшие от этой формы дискриминации. Также в ответах многих феминисток на слатшейминг слышатся тревожные нотки, подразумевающие, что это ошибка, женщину оклеветали: «Нет, что вы, она не «шлюха»!» Такой подход сохраняет презрение к шлюхе, но не сосредотачивается на тех, кто атакует женщин, не соблюдающих принудительную добродетель, – за то, что эти женщины слишком шумные, слишком большие, слишком упрямые, слишком чёрные, слишком странные…
Получается, что шлюха самим фактом существования расширяет спектр пострадавших, но это делает её невидимой. Стигма шлюхи усиливает центральную расовую и классовую иерархию, разделяющую женщин на приличных и неприличных, чистых и нечистых, белых девственниц и всех остальных. Если женщина — это Другой, шлюха — Другой по отношению к Другим».
Из-за этой ошибки феминизм слишком часто прибегает к пьедестализации женщин. Особенно ярко это проявляется в двух областях. Изнасилование и абьюз слишком часто трактуются как «эти злые мужчины вредят святым (белым) женщинам!» — и этот подход исключает мужчин-жертв, женщин-преступниц и женщин, которые плохо себя ведут и также подвергаются насилию, что не делает абьюз против них нормой. А SWERF (феминизм, исключающий секс-работниц) зачастую снисходительно предлагает нам пьедестализированную версию женщин, в рамках которой совершенно непредставимо, чтобы женщина занималась секс-работой по собственной воле. Возвращаясь к краткому изложению письма Лоу и Хантер:
«Наконец, [антипорнографический] закон укрепляет стереотипное представление о женщинах как о беспомощных жертвах, не способных выразить согласие, а также нуждающихся в защите. Основная предпосылка современной доктрины равенства полов состоит в том, что если цель закона — это «защита» представительниц одного гендера, поскольку они, как предполагается, страдают от непреодолимых недостатков или от природы низшие, — этот закон не нужен.
См. Женский университет штата Миссиссипи против Хогана, 1982.
Мы убедились, что гендерные классификации, защищающие женщин от их предполагаемой врождённой уязвимости, отражают «отношение в духе «романтического патернализма», который на практике помещает женщин не на пьедестал, а в клетку».
Женщины не освободятся от призрака принудительной добродетели до тех пор, пока секс-работницы не перестанут быть объектами страха или отвращения. Мы, прежде всего, должны уважать право женщин делать собственный выбор – независимо от того, одобряем ли мы этот выбор. Пока у людей нет возможности получать деньги за секс без криминализации или стигмы, любая сексуальная свобода будет в опасности. Пока либералы обеспокоены тем, что женщины получают выгоду от занятий секс-работой, консерваторы будут обеспокоены тем, что женщины получают выгоду, отсасывая у незнакомцев. Мой феминизм поддержит секс-работу или будет дерьмом.
Перевод: Елена Георгиевская. Здесь и в иных случаях материал может не отражать точку зрения переводчицы и редакции.