От редакции: история вооруженных конфликтов обычно пишется мужчинами о мужчинах, но женский опыт здесь, как правило, отличается от мужского – в то время, как мужчины берут в руки оружие и становятся субъектами военных действий, женщины остаются некомбатантами, и их опыт войны – это опыт зависимости, бессилия, безнадежности. Сегодня мы публикуем одну из многих историй о женщинах на войне – отрывок из книги Анны Политковской «Вторая чеченская»
Малика Юнусова молодая, но уже седая. Ее история недавно потрясла махкетинцев, и без того потрясенных.
Малика — сельская медсестра. Она готова всегда оказать помощь раненым и больным, хотя в больнице уже несколько лет не платят зарплату. В ночь с 10 на 11 февраля 2000 года бомба попала в ее дом. Разрушения оказались стопроцентными. Погиб весь скот — а тут если чем и живут, то тем, что держат коров. Сгорели все хозяйственные постройки. У семьи остались галоши и то, во что были одеты.
За минувшее лето Юнусовы построили сарай, а односельчане подарили корову. Но 15 декабря около восьми вечера опять был обстрел. Юнусовы пошли в подвал к соседям, а снаряд попал в их новый сарай. Начался пожар. Саид-Али, муж Малики, выскочил тушить и спасти корову. Его обдало осколками.
Всю ночь Саид-Али пролежал без сознания у соседей на полу — продолжались обстрелы. Рано утром Малика бросилась в часть: если есть вертолет, можно ли отправить мужа? Вы ведь виноваты!.. Ее долго мурыжили, в конце концов отказали, но обещали созвониться с госпиталем в Ханкале: везите сами. Соседи нашли машину, повезли. Но в Ханкале сказали: ранение тяжелое, надо добираться до госпиталя в Моздоке.
Добрались. А там нейрохирург ей говорит: если ваш муж был бы боевиком или военнослужащим, я бы оказал ему помощь как стороне военного конфликта. Если он просто мирный житель — не имею права, только за деньги. Платите 40 тысяч рублей наличными прямо сейчас, тогда начну оперировать.
Денег не было, и Малика увидела, как раненого Саида-Али вывезли из операционной в коридор. Ее пустили к телефону: звоните тем, кто может принести деньги.
— Мне некому звонить… — заплакала Малика.
И нейрохирург ответил:
— Звони Путину.
Малика спросила:
— А если бы меня сейчас не было рядом, у кого бы ты просил деньги?
Врач ответил:
— Не просил бы… Просто отправил в морг.
Малика бросилась искать машину.
По счастью, водитель согласился бесплатно довезти ее и Саида-Али до Аргуна. Там познакомил с теми, кто довез до Грозного, до 9-й горбольницы. Все это — с блокпостами, с остановками в темное время суток.
В 9-й больнице Саида-Али наконец-то прооперировали — уже когда истекли третьи сутки после проникающего черепно-мозгового ранения. Муж Малики прожил еще месяц. Его не смогли спасти от сепсиса — врачи объяснили, что операция слишком запоздала.
Окрепнув духом после похорон, Малика отправилась в Ведено к военному прокурору. Но тот отказался принять заявление. Вскоре после поездки в Ведено Малику нашли в селе военные из части — значит, прокурор им сообщил о ее жалобе, — и объяснили: первые снаряды — по сараю — выпустили не они, а кто это сделал, они не знают. Позже стреляли уже они, потому что увидели большой костер в темное время суток и бегающего вокруг человека…
Малика развела руками: конечно, костер, ведь пожар начался, и муж действительно бегал по двору, пытаясь спасти горящую корову… Военные ушли, а Малика подумала: хорошо, что не застрелили… Людям в погонах тут нечего бояться и некого стесняться. В Веденском районе до сих пор нет ни суда, ни следствия — в зоне этого не требуется. Только иррациональный беспредел, и виноват всегда тот, кто просто подвернулся под руку. Как муж Малики, спасавший корову. Сегодня у Малики нет ни мужа, ни жилья, с тремя детьми живет она где придется. Есть нечего, одеться не во что… И Малика умоляет: помогите уехать — куда угодно:
— Люди говорят, в Ингушетии новый лагерь для беженцев построили. Я прошу, устройте туда. Хуже не будет. Мне хоть чеченский закон, хоть русский, хоть корейский, хоть японский — главное, чтобы был какой-то закон. И поесть бы…
— Я не могу тут больше оставаться, — поскуливает Тоита — мать, скрывающая имя собственного ребенка и уже жалеющая, что так его назвала. И затыкает вялым соском ротик хнычущему Джохару.
И, как эхо, то же самое вторят другие вдовы и жены Сельментаузена, Махкетов, Товзени, Хоттуни:
— Мы не видели врачей уже несколько лет… Мы погибаем. Нам нечего есть. Нечем топить печку… Дайте отдохнуть от бомбежек… Солдаты забирают последнее. Измучили нас.